		2
	Абеляр (Abélard) Пьер	63,3
	1079, Палле – 21.4.1142, аббатство Сен-Марсель	Концептуализм
	Идея концептуализма в споре об универсалиях	Портрет
	“Да и нет”
	“История моих бедствий”, М., 1959
4	Лекции по истории философии	Лекция Абеляр
3	Энциклопедия Кольера ("Мир вокруг нас")
2	«Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», 1911 – 1916)
1	km.ru
	АБЕЛЯР (Abelard, Abailard ) Пьер (Петр) (1079, Палле, близ Нанта — 21 апреля 1142, аббатство Сен-Марсель близ Шалон-сюр-Сон, Бургундия, ныне Франция), один из крупнейших философов Средневековья.
	Учился у Росцелина и Гильома де Шампо в Париже.
	Еще во время обучения, проявив необычайные способности в области философии и теологии, он открыл собственную школу в Париже.
	Слава Абеляра быстро распространялась, и вскоре его приглашают в школу Нотр-Дам, которая стала впоследствии Французским университетом, где философ в 1114-1118 возглавлял кафедру.
	Примерно к этому же времени относится история трагической любви Абеляра и Элоизы, описанная им самим в «Истории моих бедствий».
	Заключенный втайне брак не был признан опекуном Элоизы, который оскопил Абеляра и насильно заставил Элоизу постричься.
	Вскоре и Абеляр удалился от мира.
	Сохранилась переписка влюбленных, а также стихи Абеляра, посвященные Элоизе.
	Став монахом, Абеляр поселился в монастыре Сен-Дени, где продолжил ученые занятия.
	Особый интерес у него вызывала проблема универсалий.
	Абеляр занял промежуточную между реализмом и номинализмом позицию, получившую название «концептуализма».
	Он рассматривал универсалии как умственные концепции, которые не существуют отдельно от предметов, но которые, в то же время, не просто произвольные имена.
	«Универсалия», такая, например как «лошадь», реальна, это не просто слово, однако она не может существовать отдельно от реальных лошадей.
	В понимании Абеляра «универсалии» предшествуют конкретным вещам. Бог имел идею лошади, прежде чем начал творение, и эта идея присутствует в каждой конкретной лошади.
	Эта точка зрения стала преобладающей и завершила спор «номиналистов» и «реалистов», пока Оккам не предложил новый взгляд на универсалии.
	В 1122 Абеляр пишет свой главный труд «Да и Нет», в котором пытается разрешить проблемы, связанных с местом и ролью логики и рацио в исследовании божественных истин.
	Используемый им метод приводит к сомнениям, которые только и могут, по мысли Абеляра, помочь человеку прийти к истине.
	Сомнение признается философом началом всякого знания.
	Абеляр стремится понять то, во что верит.
	Этот подход был прямо противоположен методу Ансельма Кентерберийского — «верую, чтобы понять», признанному официальной церковью, поэтому вызвал резкое неприятие у многих видных клириков.
	Одним из самых серьезных противников Абеляра в этом вопросе стал Бернар Клервоский.
	Полемика между мыслителями привела к осуждению идей Абеляра в 1140 на соборе в Сансе.
	Направляясь с апелляцией к папе, Абеляр делает по пути остановку в монастыре, где его и настигает смерть.
2	«Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», 1911 – 1916)
	АБЕЛЯР (Abelard, Abaillard) Петр, один из замечательнейших представителей духовной жизни средних веков.
	Современники любили называть его Сократом Галлии, Платоном Запада, Аристотелем своей эпохи, новые писатели — трубадуром философии, странствующим рыцарем диалектики.
	При жизни он был осужден как еретик церковью, которая впоследствии, однако, положила большинство его сочинений в основу своей науки.
	Он славился также как поэт и музыкант, наконец, как герой трогательного романа, сделавшего имя его возлюбленной Элоизы популярным далеко за пределами ученого мира.
	А. родился в 1079 близ Нанта в местечке Пале, Palais (Palatium, откуда эпитет doctor Palatinus), в рыцарской семье.
	Он получил редкое для того времени образование, в котором навыки военного искусства и светского обращения сочетались с глубиной научных знаний — поскольку могла дать их тогдашняя школа.
	Талантливость А. дала ему возможность глубже современников постичь дух античной философии.
	Интерес к знанию захватил его душу, и еще в ранней молодости он навсегда «сменил меч рыцаря на оружие диалектики».
	Пройдя полный курс средневекового учения под руководством Росцеллина, он в 20 лет очутился в Парижской соборной школе, которую вел архидиакон Notre-Dame Гильом де Шампо.
	Учитель принял талантливого ученика с благожелательством, но оно скоро сменилось разрывом, когда, пользуясь свободой общения аудитории с профессором и принятой в ней формой диспута, А. стал вызывать учителя на философские споры, из которых выходил победителем.
	Он умел искусно защищать оригинальную позицию, какую занял в волновавшем науку и церковь вопросе об универсалиях, т. е. о природе общих и отвлеченных понятий.
	По этому вопросу шла борьба между номиналистами и реалистами.
	Как более гармонирующее с религиозными идеями, учение реалистов было признано в церковной науке. А. выступил против обоих учений с собственной теорией, которую философия обозначила именем концептуализма.
	Она, по-видимому, заключалась в смягченном номинализме: реальны отдельные предметы, но и общие имена — не пустой звук: они соответствуют тому понятию, концепту, которое, по сравнении отдельных предметов, образует наша мысль и которое имеет своеобразную духовную реальность. Гильом де Шампо был «реалист».
	В борьбе с ним А. неоднократно вынужден был покидать Париж.
	В 1108-13 он открывает самостоятельные курсы (всегда имевшие блестящий успех) в Мелене и Корбее; снова вступает в ряды учеников и соперников Гильома де Шампо, заставляет его отказаться от его философской позиции и доводит назначенного Шампо профессора-заместителя до того, что тот добровольно сходит с кафедры, уступая ее А.
	Мы видим его еще в Лане, в аудитории столпа реализма Ансельма Ланского, которого он также подрывает своими возражениями и публично характеризует как «рутинера и ритора, наполнявшего дымом свой дом, когда хотел его осветить»; затем снова в Париже, где он «разбивает ученый лагерь на горе Св. Женевьевы, чтобы осаждать оттуда врага».
	Осада кончилась капитуляцией неприятеля.
	Гильом закрыл свою опустевшую школу, ученики которой перебегали к А.; наконец, старейшая парижская аудитория — школа «Notre-Dame» — досталась А. как профессору и руководителю.
	В полном расцвете сил, владея редким искусством ясной и смелой постановки самых запутанных вопросов, чисто французской способностью мягкого, изящного изложения, красотой слова и неотразимым личным обаянием, А. привлекал тысячи восхищенных учеников со всех концов Запада.
	Большинство европейской «интеллигенции» той поры прошло через его аудиторию.
	«Из нее вышел один папа, 19 кардиналов, более 50 епископов Франции, Германии и Италии; в ней выросли Петр Ломбардский и Арнольд Брешианский» (Гизо).
	Слава привела за собой богатство.
	До тех пор суровый и целомудренный, А. теперь только узнал радости разделенной любви.
	«В то время,— рассказывает он в автобиографическом сочинении «Historia calamitatum mearum» («История моих бедствий»),— жила в Париже молодая девушка по имени Элоиза…
	Прекрасная собою, она еще более блистала умом, нежели красотою».
	Дядя ее, каноник Фульбер, желая дать ей наилучшее образование, пошел навстречу предложению А. принять его к себе в дом как нахлебника и домашнего учителя.
	"Так Фульбер отдал нежную овечку голодному волку.
	Он полагался на невинность Элоизы и на мою репутацию мудрости...
	Скоро мы имели одно сердце.
	Мы искали уединения, которого требует наука, и, далекая от взоров, любовь наша наслаждалась этим уединением.
	Перед нами лежали открытые книги, но в уроках наших было больше слов любви, чем наставлений мудрости, больше поцелуев, чем правил науки...
	В нашей нежности мы прошли все фазы любви".
	Для аудитории А. не было тайной увлечение учителя.
	Он стал небрежно относиться к преподаванию, «повторяя на лекциях эхо прежних слов».
	Если он сочинял стихи, то это «были песни любви, а не аксиомы философии».
	«Одаренный талантом слова и пения,— пишет ему впоследствии Элоиза,— вы заставили звучать на всех устах имя Элоизы»... .
	Вскоре Элоиза почувствовала себя матерью.
	Опасаясь гнева дяди, А. увез ее в Бретань и вступил с ней в брак, который, однако, должен был остаться тайным.
	Так желала сама Элоиза, опасавшаяся разрушения церковной карьеры А.
	Когда Элоиза, желая положить конец слухам об этом браке, приняла в Аржантее одеяние (но еще не пострижение) монахини, Фульбер решил отомстить А.
	Он ворвался в спальню А. и подверг его кастрации.
	Это определило резкий перелом в жизни А.
	Жестоко страдая физически и морально, он решил уйти от мира, вступил монахом в Сен-Дени и убедил 19-летнюю Элоизу принять покрывало монахини.
	Что-то озлобленно-резкое и сухое чувствуется в нем отныне.
	Ожесточенный аскет, он только с горечью вспоминает радости минувшей любви.
	Стихов он больше не пишет
	Постигшее А. несчастье, однако, лишь на время прервало его профессорскую деятельность.
	Ученики осаждают его просьбами возобновить преподавание «во славу Божию».
	На это охотно дает ему согласие конвент Сен-Дени, которому был в тягость беспокойный собрат.
	Второй период учительства окружает имя А. еще большим блеском.
	Смелое и остроумное приложение логических приемов к разрешению богословских проблем вызывает взрыв восторга в учениках, зависть в соперниках, тревогу в церкви.
	Обвинение в ереси в 1121 ставит А. подсудимым перед Суассонским собором.
	Несмотря на благоприятное отношение к А. некоторых судей, несмотря на то, что при обсуждении инкриминируемой книги («Introductio ad theologiam», «Введение в богословие») судьи уличили друг друга в грубом невежестве и еретических заблуждениях, А. был осужден и должен был собственными руками бросить в огонь свою книгу.
	Он был послан на исправление в аббатство Св. Медарда, но папский легат разрешил ему вернуться в Сен-Дени.
	Когда в исторических расследованиях своих о происхождении аббатства он коснулся легенды о св. Дионисии и стал доказывать, что основателем его был не Дионисий Ареопагит, который никогда не был в Галлии и мощи которого покоятся в Греции,— монахи стали грозить А. гневом короля за унижение славы знаменитой базилики.
	А. должен был спасаться бегством.
	В лесах между Ножаном и Труа он построил хижину, вокруг которой выросли шалаши учеников.
	Тут же был воздвигнут храм, который А., в духе провозглашенного им учения о Св. Троице, посвятил Духу-Утешителю (Параклету)
	В то время уже несколько лет раздавалась страстная проповедь св. Бернарда Клервоского и вырастали основываемые им монастыри. Большинство шло за восторженным мистиком, проповедником смиренной любовной покорности непостижимому Богу и беззаветного послушания Его церкви на земле и было враждебно гордому, пытливому духу А.
	Сочинение А. «Scito te ipsum» («Познай самого себя») в связи со слухами о вольной жизни ученой колонии дало повод к новым обвинениям против А.
	Он покинул Пара-клет.
	Монахи обители Сен-Жильда (St. Gildes de Ruys) в Бретани избрали его своим аббатом.
	Дикая страна, непонятный ему язык, распущенные монахи, надеявшиеся найти в А. снисходительного аббата и встретив вместо того строгого начальника, стали вести против него непрерывную войну,— все это вскоре привело его в отчаяние.
	В тяжелом настроении он написал личные воспоминания, озаглавленные «Historia calamita-tum mearum».
	Как и аналогичное им по содержанию «Письмо к другу», они распространились среди его почитателей и дошли до Элоизы.
	Чтимая сестрами, настоятельница Аржантея по-прежнему терзалась страстной любовью к супругу.
	Письмо ее к А. полно жалоб и признаний, не передаваемых в их откровенной страстности.
	Но любовь умерла в искалеченном теле и ожесточенной душе А.
	К прежней подруге у него сохранилось только дружеское чувство.
	Он тщательно разрешает в письмах ее нравственные затруднения, ее богословские и практические вопросы.
	Когда преследования аббата Сен-Дени лишили приюта сестер Аржантея, А. предоставил им Параклет, сам посещал новую обитель, наставляя сестер, привлекая своей проповедью богатых благотворителей.
	Между тем отношения его с монахами Сен-Жильда до крайности обострились: они вливали ему яд в Св. Дары и подстерегали его в темноте с целью убить его.
	Он покинул негостеприимную обитель и еще раз появился на профессорской кафедре.
	В 1136 он открыл школу в Париже, на горе Св. Женевьевы.
	В новых теологических трактатах он старался смягчить и выяснить то, что вызвало обвинение его в ереси.
	Столпы церкви нашли в них новые, худшие заблуждения.
	Носителем обвинений явился на этот раз сам св. Бернард.
	Учение А. изложено в его сочинениях, из которых назовем только важнейшие: «Tractatus de unitate et trinitate» («О единстве и Троице»), «Theologia Christiana» и «Introductio ad theologi-am» — посвящены догматике; «Sic et non» («Да и нет»), комментарий к «Посланию к римлянам» и «Диалог между иудеем, христианином и философом» — вопросу об отношении между верой и разумом, откровением и наукой; «Scito te ip-suin» — вопросам этики: греху и благодати, ответственности человека, покаянию и прощению.
	На вопрос: имела ли основание средневековая церковь обвинять А. в ереси за догматические его сочинения,— историк должен ответить так: примирение догмата о нераздельном единстве и неизменности Божественного Существа с догматом о вочеловечении одной из этих Ипостасей было не по силам мысли средневекового церковного человека.
	Большинство церковных столпов, осудивших А., позволяло себе в этом отношении более сомнительные выражения, нежели А., ясная мысль которого вышла с достоинством из этого лабиринта.
	Примыкая к блаженному Августину, он определил троичного Бога как единое высшее совершенство в трех проявлениях.
	Божественная Сущность в своем могуществе есть Отец, в своей мудрости — Сын-Слово (Logos), в своей любовной благости — Дух Святой. Как в совершеннейшем благе, в Боге все гармонично:
	Он может то, что знает и хочет, хочет то, что знает и может.
	В этом смысле Его могущество ограничено святостью Его желаний и мудростью: Бог не может делать зла, и из всех возможностей для Него в каждый момент открыта лишь наилучшая.
	Отношение Ипостасей подобно отношениям воска, образа, в который он отлит, и печати, которою он служит, или трем лицам грамматики: одно и то же лицо одновременно является 1-м, 2-м и 3-м, не меняясь в существе.
	Искренний теолог не отказал бы этим формулировкам в остроумии и находчивости, но они были слишком тонки для невежественных критиков А., и они обвинили его в отрицании могущества за Сыном и Духом Святым, в признании степеней в Св. Троице, в ограничении могущества Бога (Его святостью), в отрицании реальности Ипостасей и в признании у Бога только трех имен — т. е. в савеллианстве, хотя во втором своем сочинении о Св. Троице А. сам полемизирует с савеллианством и отграничивается от него.
	С большим основанием обвинили его в несторианстве, ибо он утверждал, что Logos в своем воплощении остался отграниченным от души Христа-человека и что Христос страдал против Своего желания (человеческого).
	Во всяком случае, тупой нож критики тогдашней церкви, оставлявший более уродливые побеги, навряд ли направился бы на эту сторону учения А., если бы внимание ее не было привлечено и раздражено другими его сторонами, где крылись семена опасных дерзновении гордого разума.
	Уже в раннем своем сочинении, в «Диалоге между иудеем, христианином и философом», из которых первый основывает свою религию на нравственном законе, естественно врожденном каждому человеку, второй — на Законе-Писании и третий — на том и другом, руководителем беседы является философ.
	Он разрешает затруднения, приводит собеседников к ясной постановке вопросов.
	Он убежден, что все люди получили от Бога разум, которым свободно Его познают. Закон писаный не необходим для совершенства.
	Добрые и благочестивые люди были и до «закона».
	Недостаток большей части религий (иудейской, христианской) заключается в том, что они воспринимаются не разумом, а привычкой, внушенной с детства.
	Взрослый человек оказывается рабом ее и устами повторяет то, чего не ощущает «сердцем» (т. е. сознанием). Иудей спорит с этим положением, христианин соглашается.
	Вместе с философом христианин приходит к заключению, что естественный нравственный закон вечен, что ад и рай суть чисто духовные понятия, что близость святых к Богу надо понимать не в чувственном смысле и что выражения, намекающие на чувственную природу этих идей, суть лишь образы для невежественного народа.
	Права личного разума с еще большею смелостью отстаиваются в сочинении «Sic et non», представляющем практический ответ на вопрос об отношении между авторитетом Откровения и разумом. Св. Ансельм учил, что в случае разногласия между тем и другим человек должен довериться Откровению.
	Но как быть, если Откровение находится в противоречии с самим собою?
	А. приводит массу текстов Св. Писания, дающих на один и тот же вопрос — экзегетический, этический, исторический — различные или прямо противоположные ответы — «да и нет», sic et non. «Отче наш» различно читается у различных евангелистов; по Матфею, Христос умер в 3 часа, по Марку,— в 6 часов. В Писании не говорится о девстве Марии после Рождества Христова, ни о схождении Христа в ад. Поставленный перед подобными противоречиями, разум должен сделать усилие, чтобы их преодолеть. А. удается победоносно выйти из них. Его целью являлось не разрушение авторитета Откровения, а его очищение.
	Раскрыв в своей книге противоречия, он разрешал их на лекциях к изумлению и восторгу учеников.
	В этих разрешениях А. нередко поднимался на высоту современной историко-литературной критики.
	В разборе «Послания к римлянам» он доказывает, что Св. Писание сложилось из взаимодействия трех факторов: 1) Божественного вдохновения, которое непогрешимо; 2) личности писателя, индивидуально воспринявшего его, и 3)всех обстоятельств, в которых оно формулируется и увековечивается (понятий эпохи, условий передачи, компетентности переводчика и переписчика).
	Этот «брат Третий» (frater Tertius) вносит в Писание больше всего смущающих нас элементов.
	Божественное Откровение, как первый фактор, для А. авторитетно, но Писание, как продукт трех факторов, подлежит критике разума.
	Отсюда расхождение его с мистиками типа Бернарда Клервоского, положению которых: «верю, чтобы понять» он противопоставлял: «понимаю, чтобы верить».
	Не отрицая этим в сущности независимости религиозного чувства, он указывал на необходимость участия разума в восприятии содержания догматов.
	Между тем способом созерцания божественной тайны воочию, какой доступен святым, и полной ее непостижимостью есть третья возможность: посильное постижение человеческим разумом, логикой, которая есть дар вечного логоса.
	«Всякое знание — благо и не может быть враждебно Верховному Благу».
	Подобно философу своего «Диалога», А. смело провозглашает, что «вера, не просветленная разумом, недостойна человека».
	Итак, не механической привычкой, не слепым доверием, а личным усилием должен завоевать человек свою веру.
	Высокая оценка такого личного усилия в вопросах богопознания связана с высокой оценкой его и в вопросах практической нравственности.
	В книге «Scito te ipsum» («Познай самого себя») А. исходит из резко (минутами даже парадоксально) поставленного положения: есть только один грех — грех против собственного сознания.
	Он может лежать только в намерении, в воле. Действие, поступок есть лишь следствие злой воли и сам по себе уже не прибавляет ничего к греху.
	Это перенесение центра тяжести вопроса в субъективную сторону доводит до парадоксального утверждения: «евреи, распявшие Христа в уверенности, что тем угождают Богу, не имеют греха».
	Связанный только с личной ответственностью, грех не может быть унаследован потомством.
	Адам и Ева завещали человечеству не грех свой, а только свою кару.
	Лично ответственный за грех, человек искупает его личным покаянием и сокрушением.
	Хорошо покаяться священнику, но за его отсутствием можно покаяться доброму мирянину или прямо Отцу Небесному.
	В вопросе покаяния А. переступает ту грань, за которой стояли все вожди практической оппозиции, и в сущности подкапывается под самое основание церковной иерархии.
	«Есть священники,— говорит он,— которым каяться — не спасение, а погибель.
	Они не молят за нас, и если молят — не бывают услышаны».
	Если отпущение или отлучение, налагаемое священником, определяется пристрастием или ненавистью, то неужели Бог связан подобным приговором?
	Власть вязать и решать, слова «вы соль земли» относятся лишь к самим апостолам и к преемникам их, равным им по святости.
	Исходя из этого положения, А. почти за 400 лет до Лютера обрушивается со всей силой своего остроумия на обычай раздавать отпущения (индульгенции) за деньги без личного покаяния грешника.
	Если мы примем во внимание, что все эти призывы к личному усилию мысли и совести не крылись в глубине тяжеловесных трактатов, а раздавались как живые речи с кафедры уже и в ту пору мирового города, среди толпы страстной молодежи, подхватывавшей и доводившей до крайностей смелые мысли учителя («Они барахтались в них, как в воде, и оглушались их шумом»,— замечает св. Бернард),— мы поймем, почему учительство А. вызвало такую ненависть и тревогу в среде столпов иерархии.
	«Несравненный доктор,— с гневом говорит св. Бернард,— объял глубины Божества, сделал их ясными и доступными, и от эонов скрытую тайну изложил так открыто и гладко, что даже нечистое с легкостью проскальзывает в нее».
	Церковь решила покончить с «шумящей суетой слов».
	Св. Бернардом составлено было формальное обвинение А. в ереси, и дело в 1141 представлено было на суд Сансского собора.
	А. смело предстал перед судьями и требовал диспута, требовал права защиты.
	Страх перед его острым «мечом диалектики» заставил собор отказать ему в «милости слова».
	Он осужден был, не будучи выслушан, «как арианин за учение свое о личности Христа, как несторианин за учение о Св. Троице, как пелагианин за учение о благодати».
	Он покинул собор до произнесения приговора и отправился в Рим апеллировать к папе.
	На пути он узнал, что папа санкционировал приговор.
	Это сломило его мужество.
	Чувствуя невозможность дальнейшей борьбы, он принял предложение давно расположенного к нему аббата Клюни Петра Достопочтенного укрыться на покой в тихую пристань его монастыря.
	Здесь навсегда умолкла его смелая речь.
	«Диктуя, пиша, читая», ведя назидательные беседы с братиею, предаваясь суровым подвигам аскетизма, он дожил здесь последние годы.
	Старческая слабость и потребность примирения с церковью, сыном которой он хотел остаться, вынудили у него в предсмертных писаниях ряд отречений от прежних положений: он признал наследственность Адамова греха, нисхождение на нас спасительной благодати помимо нашей воли, власть священников — даже недостойных — вязать и решать, «доколе церковь их не отвергла», равное могущество трех ипостасей и т. д. Клюнийскому аббату удалось устроить примирение и личное свидание А. с его величайшим противником, Бернардом Клервоским,— свидание, в котором умирающий лев успел покорить страстного монаха блеском своей речи и неугасшим талантом личного очарования.
	Но полного мира не было в душе А. и в эти последние месяцы его жизни.
	Его настроение исполнено горечи и разочарования.
	«Если зависть,— пишет он незадолго до смерти,— всю жизнь становилась на пути моих творений и мешала моим изысканиям, все же дух мой получит свободу.
	Последний час мой положит конец ненависти, и в моих сочинениях каждый найдет то, что нужно для познания...
	Всякое знание есть благо, даже знание зла.
	Творить зло — грех, но знать его — благо; иначе как может Бог быть свободным от зла?»
	2 апреля 1142 А. не стало.
	Посылая, согласно завещанию А., тело его Элоизе, клюнийский аббат писал: «Он был твоим, тот, чье имя вечно будут называть с уважением — Абеляр!..».
	Через 13 лет, когда гробницу, хранившую его останки, снова открыли, чтобы положить в нее тело Элоизы, А. — так гласит легенда — «открыл объятия, чтобы принять в них супругу».
	Останки их после многих странствий в 1817 нашли место на парижском кладбище Пер-Лашез.
	Роман Руссо «Новая Элоиза» оживил популярность старой любовной драмы.
	Женщины доныне украшают свежими цветами гробницу Абеляра и Элоизы.
	Гаусрат так характеризует роль А.:
	«Он признал право человеческой мысли на разумную догму, и борьба его с мистиками была борьбой за человеческий разум, правду и свободу...
	Она была для него тем тяжелее, что он стоял в церкви, признавал ее правила и рамки и потому все время был стеснен в пользовании своим оружием и никогда не мог дойти до последних следствий принятых принципов.
	Поэтому в его науке, как и в его жизни, есть нечто раздвоенное и противоречивое.
	Дело для него было бы проще — будь он только философом.
	Но он хотел служить церкви и потому погиб.
	Болезнь, которой он болел, была научная теология, или церковная наука, которая была для науки слишком связана, а для церкви слишком свободна.
	Он хотел дать церкви оружие науки, в котором она не нуждалась, и, стремясь примирить интересы знания с требованиями церкви и иерархии, не удовлетворил ни того, ни другого, и менее всего себя самого…
	Человеческие недостатки, которые он нашел в Писании, должны были бы заставить его отвергнуть Библию как верховный критерий истины, но он признавал ее как таковой.
	Из античной философии он вынес тенденцию к естественной религии, но желание построить христианскую науку разрушило фундамент его философского мировоззрения»
	(Hausrath, Peter Abelard, Lpz., 1893; впоследствии вошло в серию: его же, Die Weltverbesserer im Mittelalter, пер. на рус. яз. под заглавием «Средневековые реформаторы», СПб, 1899).
3	Энциклопедия Кольера ("Мир вокруг нас")
	АБЕЛЯР, ПЕТР (ок. 1079–1142), французский философ и теолог-схоласт.
	Родился в местечке Ле-Палле (или Пале, от лат. Palatium) близ Нанта в Бретани и всю свою жизнь провел, переходя из одних школ и монастырей в другие, почему и был прозван «Палатинским перипатетиком» (peripateticus Palatinus).
	Поначалу Абеляр интересовался преимущественно логикой и диалектикой, которым обучался у самых знаменитых учителей, в частности – у Росцелина (представителя номинализма) в Лоше близ Ванна и у Гильома из Шампо (представителя реализма), возглавлявшего школу при соборе Нотр-Дам в Париже.
	Метод Абеляра, впоследствии доведенный до совершенства в сочинении Да и Нет (Sic et non), давал ему огромное преимущество в спорах, так что с самого начала он был не столько учеником своих учителей, сколько их соперником, и последние не без ревности отнеслись к тому, что Абеляр ок. 1101 открыл собственную школу, сначала в Мелёне, а затем в Корбее.
	Приступ болезни вынудил Абеляра вернуться в Бретань, но затем он вновь примкнул к Гильому из Шампо.
	Абеляр был весьма честолюбивым юношей и мечтал занять место учителя, возглавив соборную школу Нотр-Дам, однако в то время об этом еще не могло быть и речи, и ок. 1108 он начал преподавать независимо неподалеку от Нотр-Дам, на горе св. Женевьевы; впоследствии его школа послужила ядром, вокруг которого сформировался Парижский университет.
	Абеляр обратился к теологии, которую изучал под руководством Ансельма Ланского.
	Хотя Абеляр был исключительно тонким и искушенным теологом, его подчеркнутое стремление опираться прежде всего на разум, готовность рассмотреть любую точку зрения в споре, его тщеславие, а также неосмотрительность некоторых его формулировок восстановили против него церковные круги и сделали его уязвимым для обвинений в ереси. В 1113 он все же возглавил соборную школу Нотр-Дам, хотя и не имел священнического сана.
	Абеляр и Элоиза.
	Абеляр находился на вершине своей академической карьеры, когда его внимание привлекла очаровательная племянница каноника Фульбера – Элоиза.
	Абеляр добился у ее дяди разрешения поселиться в их доме в качестве учителя, после чего без труда завоевал ее чувства.
	Абеляр предложил Элоизе вступить в тайный брак, чтобы смягчить гнев ее родственников.
	Элоиза возражала против этого брака – не только потому, что он помешал бы академической карьере Абеляра, но и потому, что она, поверив Теофрасту, Сенеке, Цицерону и св. Иерониму, была убеждена (по-видимому, совершенно искренне), что занятия философией несовместимы с браком.
	Однако Абеляр настоял на своем.
	Элоиза уехала в Бретань, где в доме сестры Абеляра родила ему сына, Астролябия.
	Затем она возвратилась в Париж, где Фульбер без огласки обвенчал их в присутствии лишь необходимых свидетелей.
	В это время Абеляру было около сорока, а Элоизе – восемнадцать лет.
	Родственники Элоизы остались недовольны тем, что брак был заключен тайно, полагая, что это в большей степени спасало карьеру Абеляра, чем репутацию Элоизы.
	И когда Абеляр, желая оградить Элоизу от постоянных упреков и оскорблений со стороны членов ее семьи, отослал ее в Аржантей, где в монастыре бенедиктинок она приняла монашеское одеяние (но еще не пострижение), ее родственники, подкупив слугу, ворвались в жилище Абеляра и подвергли его оскоплению.
	История постигших Абеляра злоключений была рассказана им в автобиографии История моих бедствий (Historia calamitatum mearum).
	Абеляр в бенедиктинском ордене.
	После этого Абеляр принял бенедиктинское облачение и, по-видимому, принес священные обеты в королевском аббатстве Сен-Дени, где продолжал преподавать.
	Однако его недруги, выразив сомнение в ортодоксальности учения, изложенного в трактате О божественном единстве и троичности (De unitate et trinitate divina), добились того, что на Суассонском соборе (1121) этот трактат (но не сам Абеляр) был осужден.
	По приговору собора Абеляр некоторое время пробыл «на исправлении» в аббатстве св. Медарда, после чего вернулся в Сен-Дени.
	Вскоре после этого он навлек на себя немилость настоятеля аббатства, Адама, выступив с осуждением нерадивости монахов, а также высмеяв легенду о том, что основателем аббатства был св. Дионисий Ареопагит, по преданию обращенный в христианство самим апостолом Павлом.
	Абеляру пришлось бежать из Сен-Дени, и он нашел убежище в небольшом монастыре в Шампани, где жил тихой жизнью вплоть до смерти аббата Адама.
	Новый аббат, Сугерий, разрешил Абеляру жить в монашестве в любом месте по его выбору. Абеляр поселился отшельником в лесах близ Труа, где устроил часовню, посвященную Параклету (Св. Духу – Утешителю).
	В 1125 он неожиданно получил приглашение возглавить аббатство от монахов Сен-Жильда в Бретани.
	Когда монахинь Аржантея обвинили в несоблюдении устава и они были распущены Святым Престолом по просьбе аббата Сен-Дени Сугерия, возобновившего давние притязания своего аббатства на земли этого монастыря, Абеляр предложил Элоизе и ее изгнанным из обители сестрам поселиться в Параклете.
	Письма, составившие знаменитую Переписку Абеляра и Элоизы, относятся к периоду после 1130, когда Элоиза стала настоятельницей нового женского монастыря в Параклете.
	Эти письма, во многом напоминающие переписку св. Иеронима с благочестивыми женщинами, духовным наставником которых он был, – св. Юлией, Евстохией, Марцеллой, Азеллой и Павлой, – свидетельствуют о все возраставшем стремлении Абеляра к святости и об упорном нежелании Элоизы отказаться от памяти о своей страстной любви.
	Абеляр оказался не тем аббатом, который отвечал вкусам монахов Сен-Жильда.
	Около 1136 Абеляр уже снова преподавал в Париже, где у него появились такие многообещающие ученики, как Арнольд Брешианский и Иоанн Солсберийский.
	Однако его отношение к консервативным церковным кругам оставалось по-прежнему враждебным, что побудило Бернара Клервоского обратиться к французским епископам с предложением наложить запрет на учение Абеляра.
	В результате на поместном Сансском соборе (1141) ряд тезисов Абеляра был осужден. Теолог обратился непосредственно к Иннокентию II с тем, чтобы папа сам рассмотрел его дело.
	По дороге в Рим он остановился в аббатстве Клюни, где узнал, что папа утвердил постановления Сансского собора.
	Настоятель Клюнийского аббатства Петр Досточтимый сердечно принял Абеляра, помирил его с Бернаром Клервоским и добился того, что папа Иннокентий смягчил свое отношение к Абеляру. Приняв приглашение Петра Досточтимого, Абеляр остался в Клюни, где провел следующие два года, обучая молодых монахов в школе аббатства.
	Умер Абеляр в возрасте шестидесяти трех лет в обители Сен-Марселя близ Шалона 11 апреля 1142.
	Первоначально Абеляр был погребен в Сен-Марселе, однако позже его останки были перенесены в Параклет.
	В настоящее время останки Абеляра и Элоизы покоятся под общим надгробием на кладбище Пер-Лашез в Париже.
	Учение Абеляра.
	Логические сочинения Абеляра – такие, как его Диалектика, – посвящены прежде всего проблеме универсалий.
	Абеляр был убежден, что должен пойти дальше Росцелина, понимавшего универсалии как «физическую реальность», и обратиться к проблеме «значений».
	Тем не менее он так и не пришел к метафизической интерпретации проблем логики и не ответил на вопрос, что же является «значимым» в самих вещах.
	В области этики Абеляр был занят прежде всего обоснованием нравственности и, с присущей ему симпатией к человеческому роду, усмотрел основу нравственных поступков в согласии человека с совестью и в чистосердечности намерений.
	Основные разногласия между Бернаром Клервоским и Абеляром были связаны с проблемой благодати.
	Первый настаивал на исключительной роли божественной благодати в спасении человеческой души, второй подчеркивал значимость индивидуальных усилий.
	Возврат к началу досье
4	Лекции по истории философии
	ПЬЕР АБЕЛЯР
	Наибольшее выражение спор об универсалиях получил в философии Петра, или Пьера, Абеляра (1079-1142 гг.)
	Это была личность трагическая и парадоксальная.
	С одной стороны, Абеляр был осужден на двух соборах и обвинен в ереси, и вполне справедливо, а с другой стороны, даже современные католики отдают дань уважения этому философу за его мощный и пытливый ум.
	Абеляра называли "Сократом средневековья", да и сам Абеляр считал Сократа своим учителем и старался ему подражать.
	История жизни Абеляра описана им самим в книге "История моих бедствий", где повествуется о гонениях физических и духовных.
	Абеляр родился в знатной семье, но отказался от наследства и, почувствовал неодолимую тягу к философии, поехал учиться к Росцелину, а затем в Париж, где становится слушателем Гильома из Шампо в епископской школе.
	Однако крайний реализм Гильома не удовлетворяет Абеляра, и он вступает с ним в споры, упрекая его в непоследовательности.
	Если индивидуальные вещи существуют только благодаря случайным свойствам, то непонятно, каким образом вообще возникает сама индивидуальность данной вещи.
	Если реально существуют только общие понятия, то действительные, материальные вещи должны быть абсолютно похожими одна на другую.
	Следовательно, надо признать, что либо реально существуют индивидуальные вещи, либо за отличия между индивидуальными вещами отвечают некие общие понятия.
	Упрекая Гильома из Шампо за разного рода противоречия, Абеляр впал в немилость у этого епископа и был изгнан из его школы.
	После некоторых скитаний Абеляр организует собственную школу в пригороде Парижа Милене.
	Слава его к этому времени была уже чрезвычайно велика.
	Он едет в Париж едет в Париж и уже там, на холме св.Женевьевы, организует школу, в которую стекается огромное количество студентов.
	Впоследствии на основе этой школы возник первый Парижский университет; сейчас здесь находится знаменитый Латинский квартал.
	В 1113 году Абеляр становится учеником Ансельма Ланского, но также разочаровывается и снова начинает преподавать. Епископ Ансельм Ланский запрещает Абеляру читать лекции.
	К атому времени начинается знаменитый роман Абеляра с Элоизой, весьма просвещенной девушкой, знавшей многие языки, в том числе и те, которых не знал сам Абеляр (древнегреческий, древнееврейский).
	От этого брака родилась дочь, но родители Элоизы сделали все для того, чтобы разлучить Пьера и Элоизу.
	Несчастные влюбленные принимают постриг и разъезжаются по разным монастырям.
	Но любовь друг к другу они сохраняют до конца своих дней.
	После смерти Абеляра Элоиза завещает похоронить себя в одной могиле с ним, и через 20 лет это завещание было выполнено.
	Но разлукой с Элоизой не заканчиваются бедствия Абеляра.
	В 1021 г. состоялся собор в Суассоне" на котором, в частности, разбирался трактат Абеляра "О Божественном единстве и троичности".
	Абеляра обвиняют в ереси и ссылают в другой монастырь с гораздо более строгим уставом.
	Абеляр живет там.
	Но друзья покупают ему участок земли, и он строит небольшую часовню и живет отшельнической жизнью простого монаха.
	Ученики его не забывают.
	Они строят рядом шалаши, помогают своему учителю возделывать землю.
	Из-за этого Абеляр вновь подвергается гонениям, и он в отчаянии пишет в "Истории моих бедствий", что мечтает даже уехать к мусульманам (вероятно, имея в виду Испанию, которая была в это время занята арабами ), чтобы там спокойно заняться философией.
	Однако вместо этого он возвращается в Париж, где опять преподает.
	Популярность его к тому времени становится чрезвычайно большой, а вместе с популярностью растет и ненависть со стороны правящих епископов.
	Бернар, епископ Клерво, созывает новый собор в Сансе в 1140 г., и Абеляра осуждают в арианстве и пелагианстве.
	Он едет в Рим, к папе, чтобы просить у него защиты, но по дороге останавливается в монастыре Клюни, где заболевает и умирает.
	Работ у Абеляра много.
	Наиболее известны его "История моих бедствий", "Да и нет", "Диалектика ", "Введение в теологию", "Познай самого себя" (само название говорит об отношении Абеляра к Сократу ).
	Абеляра, конечно, интересовали все вопросы, над которыми билась схоластическая философия философия того времени, - и вопрос об универсалиях вопрос, и отношение веры и разума.
	В отношении последнего Абеляр утверждал (у него есть небольшая работа под длинным названием: "Возражение некоему невежде в области диалектики, который, однако, порицал занятия ею и считал все ее положения за софизмы и обман"), что все недоумения происходят из-за смешения философии, т.е. диалектики, и софистики.
	Диалектика, т.е. логика, - это наука, имеющая Божественное происхождение, ибо в Евангелии от Иоанна сказано, что "в начале было Слово" т.е. Логос.
	Поэтому разум и логика священны и имеют Божественное происхождение.
	Более того, читая Евангелие, мы видим, что Иисус Христос не только произносил проповеди, но и убеждал людей при помощи Своих аргументов, т.е. прибегал к авторитету разума.
	Ссылался Абеляр и на Августина, который говорил о пользе диалектики, философии и математики для уяснения Св. Писания.
	Античная философия, по мнению Абеляра, тоже шла к Богу, и изобретение Аристотелем диалектики - это самое ценное приобретение человечества до вочеловечения Иисуса Христа.
	Абеляр утверждает, что нужно прежде всего понимать.
	Если Ансельм Ансельм Кентерберийский говорил: "Я верую, чтобы понимать", то Абеляру часто приписывают фразу: "Я понимаю, чтобы верить".
	Любой объект всегда должен быть проверен разумом, и Абеляр отдает предпочтению знанию перед слепой верой.
	В "Диалоге между философом, иудеем и христианином " Абеляр пишет, что во многих областях знания имеется прогресс, в вере же нет никакого прогресса, и объясняется это тем, что люди закоснели в своем незнании и боятся высказать что-то новое, считая, что высказав положение, которого придерживается большинство, они высказывают истину.
	Однако если бы положения веры были исследованы с помощью разума, то, по Абеляру, можно было бы добиться прогресса и в области веры.
	Бернар Клервоский обвинил Абеляра в том, что он осмеивает веру простых, обсуждает то, о чем отцы Церкви молчали.
	В ответ Абеляр пишет работу "Да и нет", где приводит около 170 цитат из Св. Писания и творений отцов Церкви.
	Цитаты эти явно противоречат одна другой, но очевидно, что и Св.Писание, и творения отцов Церкви тем не менее являются для всех главными авторитетами.
	Следовательно, сами св. отцы показывали нам пример разумного исследования сложных проблем, не боясь впасть в противоречие с чьим-либо мнением.
	То есть признавая авторитет Св. Писания и отцов Церкви, мы тем самым признаем и авторитет разума.
	Поэтому Св. Писание необходимо исследовать при помощи разума, и тот, кто читает Библию без знаний в области философии, подобен ослу с лирой, который считает, что можно играть на этой лире без музыкальной подготовки.
	В споре об универсалиях Абеляр занимал позицию умеренного номинализма, или концептуализма.
	Его не устраивал ни крайний номинализм Росцелина, ни крайний реализм Гильома из Шампо.
	Он считал, что понятия существуют, но не отдельно от вещей, в уме Бога (как говорил Гильом из Шампо ), и это не пустые звуки голоса, как считал Росцелин.
	Понятия существуют, но они существуют в человеческом уме, который в своей познавательной деятельности извлекает из индивидуальных предметов то общее, что в них есть.
	Это общее, эта абстракция формулируется в нашем уме в виде понятий, концепций.
	Поэтому теория Абеляра и называется концептуализмом, или умеренным номинализмом, потому что Абеляр считал, что общие понятия существуют, но не отдельно от вещей, но субъективно в человеческом уме.
	В Европе нового времени этот взгляд будет весьма распространенным.
	В своем понимания Бога Абеляр склонялся к пантеизму, утверждая, в противовес Августину, что Бог в Своей деятельности не произволен, а необходим.
	Бог подчинется законам разума так же, как подчиняется этим законам и наше собственное познание.
	Отличалось от обычного церковного и представление Абеляра о миссии Иисуса Христа.
	В частности, роль Иисуса Христа, по Абеляру, состояла не в искуплении грехов, а в том, что Он учил людей нравственности.
	Грехопадение трактовалось Абеляром тоже по-своему: Адам и Ева дали нам не способность ко греху, а способность к раскаянию.
	Для добрых дел не нужна Божественная благодать.
	Наоборот, благодать дается нам за добрые дела.
	Человек сам отвечает за все свои дела - и добрые, и злые.
	Поступок сам по себе не является ни добрым, ни злым, таковым он становится из-за намерения совершившего его.
	Это намерение может согласовываться или не согласовываться с убеждениями человека, поэтому доброта или злость поступка не зависят от того, когда был совершен этот поступок - до Рождества Христова или после.
	Поэтому праведники могут быть как до Рождества, так и после.
	В качестве примера Абеляр называет Сократа.
	Понятно, что в основе этих взглядов Абеляра лежат его номиналистические представления, потому что, отрицая реально существующую идею - скажем, идею искупления Иисуса Христа или идею первородного греха, мы отрицаем и причастность всех людей и искупительной жертве Спасителя, и первородному греху.
	Поэтому из номинализма Абеляра вытекают и его пелагианство, и его арианство.
	Так что обвинения собора были, как видим, достаточно справедливыми.
	Абеляр призывает к веротерпимости, утверждая, что в каждой религии есть доля истины и даже христианство не обладает всей полнотой истины.
	Всю полноту истины может достичь только философия.
	Возврат к началу досье

Используются технологии uCoz